5 вечеров с собой или эффект Савкина. Вечер пятый. «Краденое» детство

…Однажды Михаил Дымов, рижский писатель и кинодраматург, предложил учащимся младших классов местных школ написать Всевышнему и задать ему самые насущные вопросы. «Может ли хватить детства на всю жизнь?» –  спросил Бога 7-летний мальчик.

Не знаю, что ему ответил Бог, но у меня есть свой ответ: да, дружок, может. Иногда этого детства нам «хватает» до последнего вздоха – когда через всю жизнь мы проносим то, чему научились в детстве – выживать, страдать, помнить о том, что нам «недодали» и жить претензиями наружу. Даже у самого счастливого детства есть последствия в виде идей и концепций о себе. «У меня украли детство», «у меня украли смех». Проходят годы личной работы, прежде чем мы расстаемся с детскими идеями о себе и сами живем и творим свою жизнь без иллюзий и ожиданий. И путей к этому бесконечное множество.

Я приближаюсь к кухне, откуда раздаются голоса, шум воды, тарахтение стиральной машинки и звон подпрыгивающей крышки кастрюли.

Девушка с большими серыми глазами варит суп. За столом сидит отец. Он сед, хоть и не стар. Двумя руками он разворачивает сверток с рыбой и какими-то гостинцами для детишек. Отец и дочь обсуждают, во сколько кому в их большом и шумном семействе завтра вставать, и что еще предстоит сегодня успеть.

Хлопает дверь – вернулась со школы младшая сестра. Сероглазая девушка встрепенулась: «Ну вот, я пропустила уроки, может вообще туда больше не ходить? В субботу надо съездить в интернат, проверить, как брат четверть закачивает…» В ногу девушки врезается белобрысый мальчишка лет трех, девушка морщится от боли, но молча опускает руку и поправляет воротничок у братишки, легонько отталкивая его от себя. Нельзя кричать на младшенького, он уж точно ни в чем не виноват. Он не виноват в том, что нас бросила мать. Накануне ее смерти был необычайно тихий вечер. Ни гулянок, ни скандалов, ни гостей, ни соседей. Мать погладила постельное белье, сложила его аккуратной стопкой и сказала старшей дочери: «Если что – возьмете в комоде».

Какая забота. Девушка злится. Она этого не хотела и не просила в свои 17 лет – ни такой ответственности, ни заботы с младшими детьми на руках и придавленным смертью жены отцом. Это свалилось в одночасье, и теперь она сама всем тут мать. Это ужасно несправедливо. Девушка громче стучит ножом, кромсая лук, словно хочет достучаться до матери: «Это из-за тебя я живу как в тюрьме. Это не мои дети, а твои. Это ты большая, а я маленькая».

Но раздражение проходит, уплывает со слезами от лука. Девушка больше не плачет, не сутулится. Она сильная, она справится с тем, с чем не справились родители. «Теперь я здесь главная, мама! Ты бросила нас, не подняв на ноги своих детей, а я – смогу. Теперь я большая – а ты маленькая…».

«Прямо сейчас у тебя есть возможность приблизиться к самой большой мечте твоей жизни. Проси, что хочешь!». Шутки Александра всякий раз – это вызов быть смелее, любить так любить, мечтать так мечтать. А поскольку сегодня наша пятая (и последняя) сессия, я прямо сейчас начну дерзко мечтать и ни в коем случае не «соглашусь» на синий мерседес, если я хочу красный.

Моя самая дерзкая мечта: я хочу, чтобы в моей жизни появилась радость. «Понимаете, Александр, это довольно паршивое чувство, когда всё есть — а радости нет». 

Савкин понимает.

Однажды в моем городе открыли оперный театр после ремонта. Он стоял «на приколе» лет 10, пока его набивали новоделом так, чтобы было похоже на настоящее. И его вернули к жизни. И я конечно же сразу туда отправилась, потому что музыка – самый быстрый доступ к себе живой среди жизни деловой. Либо круассан с шоколадом, либо – в оперу. Но эффект от оперы желательнее.

И вот экстатический момент: все сложилось – и декорации, и стройные актеры-любовники, и запах Франции в зрительном зале, и шелест фантиков за спиной, и даже кашель соседа в ритм великой музыке. И здесь, в темноте, про себя, чтоб никто не услышал, но весьма оглушительно, я пою божественный хит Леонкавалло: «Ridi, Pagliaccio, sul tuo amore infranto…!». Еще чуть-чуть, и я выбегу из ложи на сцену, чтобы прекратить страдания паяца…

И тут зазвонил телефон.

Шутка. Потому что в опере н-е-л-ь-з-я в-к-л-ю-ч-а-т-ь т-е-л-е-ф-о-н! Выключенный телефон – это все, что мне нужно для радости.

Радость – это:

Все время мира – моё.
Это утро выходного дня и весь день – мой.
Это прогулка после работы – и весь вечер снова мой.
Это быть в потоке, занимаясь чем-то «бесполезным».
Это мысль о том, что все дела завершены.
Это когда никто от меня ничего не ждет.
Это абсолютная безмятежность перед каникулами.

Хвала опере! В опере нет необходимости что-то контролировать, думать о потраченных зря минутах и часах, о незавершенных делах и о помнить, кто за все отвечает. Всего этого нет в опере, и я обеспечена двумя роскошными часами жизни без связи.

— Так почему же ты не «слушаешь оперу» каждый день – утром, днём и вечером? – спросил Савкин.
— Александр, это невозможно, я должна быть на связи!

Александр помолчал и сказал:
— Знаешь, это твоё «должна» очень нагружено. Я вспомнил слова Шри Рамана Махарши: «Друзья, жизнь устроена очень просто – мы едем в поезде, и от вас не зависит, как едет поезд. Но у каждого из вас есть огромный тяжелый чемодан, а также – выбор держать чемодан на голове или поставить на пол. Но как бы вы его ни держали, какого бы он ни был размера, вы всё равно едете туда, куда едет поезд».

Свое «должна» ты держишь, как чемодан на вытянутых руках. Нет, чтобы поставить его на пол или прижать его к себе – всё полегче. «Сходить в оперу» и выключить телефон, и позволить себе не делать то, что от тебя ожидают – просто потому что, слава богу, н-е-л-ь-з-я — в — о-п-е-р-е — в-к-л-ю-ч-а-т-ь — т-е-л-е-ф-о-н! Но ты почему-то продолжаешь ехать в неудобной позе.

Слушая Савкина, я осознаю: здесь просто нет места радости.

Хочешь узнать как выглядит радость, посмотри в глаза любимого человека. Я иду к зеркалу. Мой любимый человек смотрит устало. «Я улыбаться мог одним лишь ртом» – великолепный стих Высоцкого «Мой Гамлет», рекомендую. Зеркало отсвечивает отсутствием радости. Радость гаснет, когда мы научаемся «улыбаться одним лишь ртом», превращая улыбку в ухмылку. Как это все-таки странно – вокруг меня не бегают маленькие дети и я не обслуживаю их целыми днями вместо общения с друзьями. У меня все хорошо, у меня есть мое дело, мои творчество и энергия. Чьими же глазами из зеркала смотрит сейчас моя н-е-р-а-д-о-с-т-ь? Глаза-то карие, а не серые…

Как выбраться из застенков зазеркалья – из внутренних долженствований, обязательств, ограничений? В стремлении управлять своей жизнью я выхожу на порог тюрьмы – иду на коуч-сессию, разбираюсь со своей жизнью. Осталось выбрать ногу и шагнуть, но я тяну с решением и неожиданно делаю шаг назад. Или ожидаемо? В тюрьме привычно и безопасно. Свобода же – это неизвестность и страх попасть в еще более жесткие условия, окончательно потерять управление своей жизнью. Поэтому лучше ничего не менять, а пахать в напряженной и максимально эротичной позе, чтобы мир знал: мне уже некуда согнуться больше. Потому что бог терпел и нам велел.

«А кто еще терпел и кто “велел”? – спрашивает Савкин. – Знаешь, даже у роботов есть право на свободу, но, как будто, не у тебя. Чтобы быть свободной, ты вджобываешь без перерыва. Хреновая конструкция – эта твоя свобода. Не дай бог оказаться в такой тюрьме…».

Его слова ведут к целительным инсайтам. Новый слой ответов открывается, когда звучит ключевой вопрос: «А кто боится оказаться в тюрьме?».

Ощущение внутренней тюрьмы принадлежит той самой девушке с серыми глазами, оставшейся после смерти матери с малыми детьми на руках и с горюющим отцом. Стать «мамой» в 17 лет выглядит как судьба. Женщины моего рода не единожды попадали в эту «тюрьму» и уж точно не по своей воле. Но они справились, выжили. Эта судьба, оснащенная страданием, словно переходит из поколения в поколение, и таким образом система живет.

В моем случае лояльность семейной системе оказалась настолько сильна, что в какой-то момент мешает мне реализовать необходимые изменения в жизни. Страдание, или н-е-р-а-д-о-с-т-ь, стало таким родным и привычным, таким комфортным и в какой-то момент оно стало чуть ли единственной возможностью интенсивно себя ощущать: «Я страдаю, значит я себя чувствую, значит, я живу!».

Чтобы выйти из зазеркалья, нужно сознательное решение перестать «страдать» за предков – это их жизнь, это их страдание, не мое, и если им вернуть его, то они обязательно справятся – они уже справились. А я должна жить свою жизнь.

Савкин попросил представить, что страх «оказаться в тюрьме» находится у меня в руках, и с уважением передать его женщине моего рода, которой он принадлежит: «Это твое – это не мое». Я вернула по назначению символ ноши, что я несла за другого человека, и повернулась к своей судьбе – к моему пути, к моему предназначению. Теперь, когда я вижу причину, у меня появился выбор – страдать или меняться.

После этого процесса мое состояние меняется, воздух кажется мне легче, свежее и прозрачнее, и в этом новом воздушном пространстве я вдруг вижу себя большим и красивым листом каштана. Этот лист может сказать ветру «да», а может просто лечь и не шелохнуться. Хочет – летает, хочет – лежит. Свобода выбора.

…Александр ведет меня буквально по краю, за которым – другая реальность, с выбором, меняющим жизнь. Это сложно и отзывается сильной усталостью в теле, что хороший признак. Старые паттерны уходят, и я временами ощущаю пустоту. Личность интегрирует новые установки и сама меняется. Но оно того стоит – на другой чаше весов лежит мое намерение по-настоящему управлять своей жизнью.

И вместе с Александром сегодня я сделаю к этому еще один шаг.

Прежде чем попрощаться, я расскажу о том, почему деревья не замерзают.

Оказывается, деревья могут спокойно выдерживать минусовую температуру и не умирают от мороза, во-первых потому что внутри не вода, а электролит, который замерзает при более низкой температуре. А во-вторых, растение покрыто волосками, а еще у деревьев есть ещё что-то типа системы капилляров, что тоже помогает «добывать» необходимое тепло. «То есть нас, деревьев, так просто не взять!», – смеется Савкин. Этот разговор мы с Александром начали, когда я пожалела деревья, которые днем выпустили листочки, а ночью были занесены снегопадом. «Они же погибнут», – сказала я.

Иногда мы беспокоимся о ком-то излишне, не веря в то, что у него достаточно сил и ресурсов для жизни. Излишне заботясь, нагружая других своими сценариями счастья, мы словно кастрируем их, лишая их в своем воображении сил, способностей, ресурсов… Иногда это не случайность, а часть большой жизненной стратегии, зародившейся в детстве.

Савкин спросил, как бы изменилась моя жизнь, если бы у меня было много денег. Ок, пофантазирую. Итак, у меня много денег, и я живу в дороге, в движении – сегодня здесь, завтра там. У меня появится возможность выйти из рутины, отстраниться от событий и посмотреть на свою жизнь сверху. Как смотрит на нее… капитан на мостике.

Каждое утро капитан выходит на балкон своего пентхауса в доме напротив. Смотрит на город и дышит, пьет кофе, ходит туда-сюда и думает не иначе как о судьбах мира. Такое уж у него задумчивое лицо. Наверняка, решает какие-то стратегические вопросы. Бог знает, о чём он там думает (может, о геморрое, может, он глубоко несчастный человек в своем пентхаусе), но мой мозг рисует вокруг него нимб. Мне видится он настоящим философом…

Описывая Савкину капитана, замечаю, как меняется тон моего голоса. Савкин спрашивает: 

— Сколько тебе лет сейчас? – спрашивает он осторожно, чтобы не спугнуть меня с моим сном.

— 12. Я маленькая девочка, которая нуждается в деньгах и ощущении благополучия.

— 12-летней девочке – деньги?! Откуда у нее тревога о том, на что жить? Чью ношу она на себя взяла, ведь не ее работа заботиться о семье – она д-е-в-о-ч-к-а!

Оттуда. Маленькая квартирка, свое местечко за занавеской между шкафом и ковром, зато есть крыша над головой, и это хорошо! Конечно, бывает «хорошо» и по-другому – когда у девочки есть своя комната, большая и наполненная тем, чем она хочет и что ей принадлежит. Но не так живут миллионы советских девочек и мальчиков. И разве не логично, что подросшая девочка хочет вырваться куда-то и найти своё место в жизни, которое было бы её?

Со временем, переезжая из маленьких квартир и городов в квартиры и города побольше, она обретет в жизни много чего интересного, своего, но загвоздка в том, что даже вырвавшись, девочка все яснее осознает: куда бы она ни переехала, ее всегда будет сопровождать и ее ответственность за то, чтобы нести деньги, обеспечивать семью, и ее желание «вырваться». Словно в капсуле времени, она лишь перемещает себя в другие условия, но остается прежней. Лодка меняет порт, но остается все той же лодкой.

Это удивительно, какие пронзительные на последних минутах коуч-сессии приходят откровения в ответ на невинный, казалось бы вопрос: «Что будет, если у тебя будет больше денег?». Только ответ мне не нравится: «Тогда я смогу накормить семью и улучшить семейное благополучие».

Александр, теперь я себя слышу, спасибо. Но то, что слышу, меня беспокоит. Неужели всё, что я могу освоить в этой жизни, – это размер однокомнатной квартиры? Неужели моя фантазия про «капитана» из пентхауса всего лишь желание маленькой девочки «вырваться»? Неужели постоянные вливания в улучшение собственной жизни – попытка избавиться от некогда взятых на себя обязательств?

И снова мне предстоит ритуал передачи ответственность тому, кому она принадлежит. Но на тот раз я чувствую беспокойство за человека из моего рода, которому я ее возвращаю: как же теперь этот человек справится? (Как же деревья выживут на холоде?) Итак, я пытаюсь оставить ответственность себе. А зачем?

Что происходит с ребенком, когда он берет ответственность? Эта ноша может быть настолько тяжела, что психике нужно это чем-то компенсировать. И тогда возникает чувство превосходства: «Я теперь не просто девочка, которая умеет жить и любить. Я о папе забочусь. Я о маме забочусь. Я о бабушке забочусь. Я страшно умная. Я самая-самая… Какие бы вы ни были большие и крутые – я вас круче!». И теперь взявший на себя не свою ответственность ребенок ощущает себя «больше» тех, за кого он ее несет. Так рождается чувство превосходства. Так психика ребенка получает компенсацию издержек на «транспортировку» чужой ноши. «Тебе тяжело, малыш, зато ты теперь тут главный!»

Со временем эффекты от этого распространяются за пределы отношений с членами семейной системы и проникают дальше. Человек осознает свое превосходство, ему это может сильно не нравиться, но от превосходства просто так не избавиться, ведь власть сладка. Мы наблюдаем это веками. Власть, готовая уничтожать, только чтобы продолжать эту сладость чувствовать.

Ответственность плюс превосходство теперь настолько «мои», что я лучшу умру, чем я их отдам. Их как будто не разлепить, ведь отдавая ответственность, мне придется отдать и превосходство. Но это же так сладко – тащить, тащить и ничего не иметь взамен. И чувствовать при этом сладость власти.

Я только начинаю осознавать длинные последствия детства. Может ли детства хватить на всю жизнь? Да, малыш, может…

Осталось минут 5, и я в растерянности. Савкин, красавец, что же ты наделал, была такая ясность, а теперь что со всем этим делать?

Первое – это осознать: да, это так и есть. Второе – напитать своего внутреннего ребёнка любовью, перенаправив энергию на исцеление. Я выросла, и теперь у меня есть все, чтобы позаботиться о себе таким образом, каким я хочу. И постепенно ощущение достаточности заполнит место, освободившееся от ушедшего превосходства. И в этом всем я буду для себя лучшей девочкой в мире. Бернард Шоу говорил: «Все роли заняты, кроме твоей». Моя роль – лучше.  Мне не надо смотреть на кого-то или сравнивать себя с кем-то еще. Я – такая, какая есть, и я лучше в своем исполнении… И точка.

По утрам я конечно могу смотреть на вас, господин капитан, но не чтобы сравнивать себя с вами и мечтать о будущем, в которое «мне еще предстоит вырваться, а  вы уже это сделали» – а чтобы творчески, с благодарностью к вашему опыту, подсмотреть у вас и привнести в свою жизнь нечто ценное.

Когда девочка исцелится, ей некому будет завидовать, ей не сравнивать себя с другими. Да и некогда. Ребята, я просто живу, и у меня нет времени на зависть и сожаления. В моей жизни столько всего вкусного, интересного, классного, моего, что я не буду тратить время на какую-то ерунду. Все вдруг схлопывается в настоящий момент, и я просто живу свою жизнь. Из ощущения достаточности. Как это было в твоем детстве, когда для радости хватало просто ясного неба и цветных «классиков» на асфальте.

***

Я бесконечно признательна Александру за совместную работу. Он пригласил меня исследовать глубины жизненного опыта – и персонального, и семейного системного. И знаете, я еще больше верю в то, что волшебных таблеток под названием «Трансформация» не существует. Сфокусированная и осознанная работа с конкретными запросами – вот что помогает улучшать качество жизни, если я этого хочу… поставить чемодан на пол, а не держать его на вытянутых руках. «Наедаться» меньшими «порциями» и убрать из своей жизни лишнее. Ощущать свое «достаточно» каждый день. Освободиться от нездоровых и неэффективных стратегий, что портят кровь, отношения, доходы. И просто жить свою жизнь.